Чужих детей не бывает

Для ребёнка знакомство с новой семьёй и дальнейшая адаптация — довольно сильный стресс. Он может ревновать своего родителя к новому партнёру, пытаться получить дополнительное внимание разными способами, испытывать гнев и агрессию по отношению к «чужому» человеку. Проблем действительно не мало, и не имеет значения, был ли взят ребёнок на воспитание из детского дома или один из родителей создаёт новую семью. 
Доцент и кандидат педагогических наук Елена Павловна Арнаутова в нашей сегодняшней лекции подробно рассказывает обо всех проблемах детей в повторных браках, о том, каков его потенциал и на какие нюансы необходимо обратить внимание, чтобы облегчить адаптацию. 

Вы так же можете прочесть лекцию.  
Арнаутова: Сегодняшняя семья находится как бы в кризисе единой формы семейных отношений. Уже статистика такова, что традиционная нуклеарная семья перешагнула 50-процентный барьер в сторону понижения. Уже где-то процентов 47. Это традиционная нуклеарная семья – родители, дети – по кровному родству. Всё остальное – это сегодня самые разные типы семейных отношений, включая и повторную брачность. Это может быть гостевой брак. Это сегодня может быть виртуальный брак, виртуальная семья. Это может быть модульная семья. Сейчас так много всяких названий у социальных психологов, что иногда думаешь «Так, ну-ка, ну-ка, это что это такой за новый тип?» И вещи эти очень мало исследованы, практически они не исследованы.
И то, что мы предприняли в своё время такой марш-бросок, захотели поинтересоваться и вот попали на информацию Беловой, в частности (она – демограф), которая исследовала большой контингент женщин в возрасте 23-29 лет и выявила, что у них-то вероятность вступления в повторный брак даже выше, чем у бездетных. Понимаете, как женщина с ребёнком котируется до 29-летнего возраста на брачном рынке? И потом резко кривая идёт вниз. Буквально, если не каждый год, то каждый, наверное, квартал у неё уже эта возможность всё понижается и понижается. То есть это статистика такова. Такова статистика. С ней ничего не поделаешь. Поэтому надо женщине, если она решила, что неудачный первый брак, принимать решение до 29 лет. Поэтому, если у вас есть родные и близкие, то вот…

Но насколько это страховка, скажем так? Повторный брак как предмет исследования в нашей стране архимало изучался. Больше у них, на Западе. Хотя проблема эта для нашей страны тоже не новая, но она больше рассматривалась в прошлом веке как проблема для вдовцов и вдов. А сегодня действительно повторный брак хорошо компенсирует эту брачность, особенно в связи с распавшимся союзом предыдущим 
Но всё, что пришлось посмотреть по исследованиям зарубежных авторов, — у них очень противоречивые данные. Буквально полярные, скажем так, точки зрения – от того, что, с одной стороны, дети от первого брака – это фактор дестабилизации семьи, и принятие ребёнком нового родителя – это редчайшее явление, до того, что чем меньше ребёнок, тем благополучнее будет его адаптация в новой семье. Так ли это или не так, мы стали смотреть и как-то к этому подступаться в своём исследовании. 
А в целом, конечно, повторный брак – это всегда соединение прежней и новой семейной жизни матери и ребёнка. Есть какой-то багаж прошлого опыта семейного и у ребёнка, и у мамы, и у всех родных и близких этой детско-родительской пары. Оно вступает во взаимодействие с актуальным опытом создания новой семьи и создаёт какую-то определённую окраску, определённый фон некой такой общей атмосферы новой семьи.
В чём состоит воспитательный потенциал такой семьи? Вообще, воспитательный потенциал есть у каждого типа семьи: у семьи с единственным ребёнком, с двумя детьми, трёхпоколенной семьи, неполной семьи, в том числе и с нарушенным кровным родством. У каждой семьи есть свой ресурс, на который очень важно опереться, как-то его максимально задействовать, чтобы благополучнее решать все возникающие вопросы.

Ну, какой ресурс? Прежде всего, семья восстанавливает свою полноту. Это здорово. Да? Это всегда здорово, поскольку, чем меньше ребёнок, тем больше у него потребность иметь двух родителей. Так ребёнок устроен: мама, папа, и если он с кем-то не общается… А сегодня дети – такие оптимисты. Разговор дошкольников в детском саду. «Ты что плачешь?» – спрашивает один другого сверстника. Тот говорит: «У меня папа другой пришёл». Он: «О, ну, и сколько у тебя теперь их?» – «Второй». – «О, у меня уже три. Ты чего? Это классно!» Вот так он ему поддержку оказывает. То есть семья восстанавливает свою полноту, и это всегда более лучшая ситуация для социализации, для поло-ролевой социализации ребёнка, в целом для семейной социализации, когда ребёнок растёт в полной семье. Это большой плюс. То, что семья обретает социальную опору.
Вы, наверное, знаете, что всё-таки, особенно в школе, если ты воспитываешься в неполной семье – да фу на тебя. Дети очень жёсткие, дети очень (не знаю, как сказать) не то, чтобы агрессивные. Бывают жестокие. И они буквально отметают тех детей, которые им кажутся из социальной какой-то такой неблагополучной среды. И в школах есть у детей… Не знаю, как учителя на это влияют. Я-то больше специалист по жизни детей дошкольного, младшего школьного возраста. С подростками я меньше контактирую. Но с приходом нового члена семьи, второго члена семьи, второго родителя социальный статус семьи значительно возрастает.

Но зато появляется некий потенциал ответственности, избыточной, как специалисты говорят, ответственности, который воспринимается неким грузом. И с ним нужно двигаться, создавая семью. Это психологический груз из прошлого, какие-то эмоции, какие-то страхи, какие-то опасения, какие-то ожидания радужные, что повторная семья должна быть лучше, чем предыдущая, и вообще, всё должно быть классно и здорово. И этот груз – это всё время как бы присутствующая, не сказать, что тяжесть, но именно груз, который важно принимать во внимание. Потому что очень многие просто надрываются, неся этот груз. И опереться-то на потенциал, как показывает жизненный опыт, не всегда получается и не у всех получается.
И с этим грузом иногда оказывается и ребёнок, которому, скажем, тяжело нести этого груз — и эмоциональный, и психологический. Поскольку безопасность для жизни ребёнка в любой семье (кровнородственной, с нарушенным кровным родством) – когда он занимает своё законное детское место в системе семьи и не вовлекается во взрослые проблемы. Дети по-разному могут вовлекаться. Мама может ребёнку рассказать, как ей сложно, как ей тяжело, поделиться как с другом, как с подружкой равной. А иногда ребёнок берёт буквально на себя функцию стабилизации данной семьи. 
И вот это очень тяжело ребёнку для его эмоциональной сферы, для его жизненного, социального опыта. Но из-за любви и ради любви дети берут на себя эту функцию и иногда оказываются в роли взрослого, играют роль, я не знаю, мужчины, женщины в семье, какой-то старшей женщины или старшего мужчины, всё время стабилизируя внутрисемейные отношения. И это очень тяжёлый груз. Он, конечно, деформирует вообще наше восприятие, семейную социализацию, эмоциональную сферу. Вы, может быть, по своим друзьям, самим себе можете иногда назвать, что да, я сам играл в семье иногда роль взрослого, как бы некой жены для своего отца.
Вот я, например, в неполной семье росла. У нас была многодетная семья. У меня ещё две сестры. Две сестры жили в загородной школе, обучались, а я – при папе. И, естественно, когда я уже повзрослела, я поняла, что мне иногда приходилось выполнять функцию его успокаивающего и говорить: «Ну, пап, всё же хорошо. Да всё будет замечательно. Да всё будет нормально». Ну, и потом, лет эдак 15 в семейной и индивидуальной психотерапии пришлось всё это «выглаживать», всё это выравнивать, дабы всё поставить на места. 
То есть данный тип семьи отягощён тем, что как бы происходит накладка. В обычной семье сначала люди становятся супругами, потом – родителями. А в данном типе семьи они в одночасье становятся и супругами, и родителями. И одновременно нужно решать эти вопросы. И происходит адаптация одновременная. И это не совсем здорово по жизни. Но с этим надо как-то мириться.
Вот любопытно, что сами дети говорят. Я очень долго записывала высказывания детей, связанные… Много приходилось общаться, 100 детей у меня было в экспериментальную работу вовлечено – от 4 до 9 лет. И вот их высказывания. Конечно, тут не все, но тем не менее. 

Вот про что это для вас? Про какие такие чувства это высказывание ребёнка? «Вообще-то, мой настоящий папа – дядя Коля, но он с нами не живёт. Мы его бросили, потому что он пил вино. Я спрашиваю маму: «Когда же дядя Слава станет моим папой?» Она говорит: «Отстань».
«Наш папа Дима, когда брился, одевал халат, а папа Боря всегда с галстуком». Наблюдательность такая…
«Когда мама называет папу Гену «босяк», он почему-то начинает ругаться». И ребёнку невдомёк, почему.
«Настоящий папа нас бросил. Он в другой квартире живёт. Вот если бы он с нами уехал в эту квартиру, тогда бы не бросил. Поэтому с нами живёт дядя Саша». То есть ребёнку всё равно надо как-то сформулировать, как-то объяснить для самого себя ту ситуацию, которая разворачивается в его семье. И если взрослые ему ничего такого не объясняют понятным для него языком, он сам для себя находит эти формулировки. 
«Это я нашёл нам нового папу, когда мы с мамой были в санатории». Хороший такой мальчишка у меня был в экспериментальном проекте.

«Бабушка сказала, что мой папа – ненастоящий, что он – дядя. Значит, у меня на самом деле совсем нет папы?» И ребёнок начинает рыдать.
То есть даже этот спектр высказываний уже, конечно, говорит о чрезвычайном любопытстве детей по поводу того, что пришёл новый человек. У ребёнка всего детства до пубертата, до подростковости – бешеная потребность в общении. Вот любой знак внимания со стороны взрослого – для него это счастье. Поэтому это законная, его природная потребность. Поэтому у них всегда будет любопытство и всегда будет интерес, жгучее желание пообщаться с двумя родителями, как-то приспособиться, как-то его вовлечь в свои интересы. Эта потребность существует сама по себе. Она может немного прятаться, может сдерживаться, может быть немножко обострённой. Но она всё равно есть.
И, конечно, у ребёнка может возникать много гнева. Чаще всего это подавленный гнев, неразрешённый, скажем так, запрещённый гнев. Поскольку, если растёт девочка, то ей вообще нельзя гневаться, она же будущая женщина. Это несвойственная эмоция для девочки. А мальчику, собственно, тоже не разрешается гневаться, поскольку мать, как правило, чаще даёт на это некий запрет.
И, конечно, встаёт вопрос эмоционального самочувствия ребёнка в новой семейной структуре. И, конечно, здесь авторы правы, что кто-то исследует по полу — какого пола дети адаптируются лучше. Кто-то смотрит возрастные градации – дети какого возраста легче, адаптивнее оказываются. Кто-то смотрит по накопленному уже к данному возрасту, к образованию новой семьи всего эмоционального, социального опыта, который накопил ребёнок и на который он, собственно, опирается, чтобы выстраивать как-то отношения, как-то понять эту ситуацию.

И, безусловно, как общий такой тезис – конечно, можно сказать, что если в нас от природы заложен какой-то потенциал чадолюбивости, чадолюбия, ну, не так сильно нас утомляют дети, не очень быстро. Если нам от природы свойственно немножко быть терпеливым к, скажем, гневу своего ребёнка… Вот тут всегда можно спросить: «А сколько минут гнева вы можете выдержать своего ребёнка? Вот сколько?» Супружеская чета. Одну минуту, две, пять, двадцать, час, сколько? «Вот ваш ребёнок гневается по какому-то поводу? Сколько вы можете выдержать, просто наблюдая за тем, как он гневается?»
Мужчина: Сколько надо, столько и…
 Женщина: Ну, у нас есть статистика. Минут 25 ругается, прежде чем сесть за уроки. И эти 25 минут…
Арнаутова: Вы выдерживаете. 
Женщина: Это не гнев. Это просто спор.
Арнаутова: Это его гнев. Если он гневается. Вот если ребёнок гневается. Представляете, такая эмоция.
Мужчина: Редко такое бывает.
Арнаутова: Ну, вы вот сколько… Ну, как вам кажется, сколько вы можете выдержать? «А, вот вы вечно… Вы так… Чего вы это мне? Мне это мешает. Вот почему это здесь?» Сколько можете? 
Мужчина: До конца. Пока не успокоится.
Арнаутова: Вот так, да? Так… Ну, верю и просто по-доброму завидую.
Мужчина: (что-то говорит одновременно с Арнаутовой. Получается совершенно неразборчиво).
Арнаутова: Можете столько же?
Женщина: Не знаю. У меня нет детей.
Арнаутова: Ага. Можете столько же, сколько коллега? До конца. Пока он весь не выплеснет свой гнев наружу. Или скажете: «Так, всё, стоп. Прекрати. Иди в свою комнату, закройся и успокойся. Что тебе нужно для этого? Не хочу тебя такого видеть, разгневанного». Минуту выдержите?
Ответ из зала: Естественно.
Арнаутова: Минуту выдержите. Вы выдержите, коллега? Минуту. Одну. Потом начнёте тоже гневаться на его гнев. Сколько? Минуту? Ну, пять. Трудно. Не, если подышать, то, может быть, и пять минут. Да? Получится, да? То есть это всё – фрагменты некоего такого чадолюбия. Ну, да, он ребёнок. Ну, да, он ещё не может так управлять произвольно своими эмоциями. Взрослому это тяжело, мы-то срываемся. А уж где это ребёнку? Это такую надо включить произвольность, это такую нужно мощную волю выработать. Ну, нет пока такого потенциала. 
Мужчина: На самом деле не обязательно волю. Здесь ему просто надо дать себе понять, что пусть он выкипит – останется сухой остаток.
Арнаутова: Ну, да. Смотря как он выкипает. Да? И вы же можете границы…
Мужчина: У японцев есть очень хорошая система Корзю??? (не смогла найти в Интернете), которая именно воспитывает… Например, заплакал ребёнок – родитель не побежит к нему. Так он выплачется… 
Арнаутова: Да, у японцев свой подход.
Мужчина: А потом они спросят: «Что случилось?» Они никогда не побегут его успокаивать.
Арнаутова: Да, когда он кипит. Когда котёл кипит, что ж к нему касаться? Точно обожжёшься и получишь.
Мужчина: Да. До сухого остатка доводить.
Арнаутова: Да, и тут же получишь. Ну, вот это общий такой тезис, что чем больше в нас от природы чадолюбия заложено, тем больше мы можем прочувствовать и настроиться на удовлетворение этой потребности ребёнка принять его, общаться с ним терпеливо и как-то его понимать.
Есть ли предпосылки для благополучной адаптации ребёнка в новой семье? Для дошкольника, конечно, их больше всего. Для дошкольника. Дальше по мере взросления, безусловно, с ребёнком совладать всё сложнее. Поскольку он ещё более становится автономным, свободным, независимым и отстаивает эти свои права. У него появляется всё больше и больше прав.

Вот данные исследований. Это к предпосылкам, к потенциалу для адаптации выявлена нами неуверенность в материнской любви. Она как бы непостоянная, скажем, такая ситуативная – то ли меня любит, то ли не любит. 65 процентов именно живущих в ситуации повторного брака. Это большой процент. И это среди дошкольников и младших школьников до 9 лет. 15 процентов, 14,7 мы выявили – это с устойчивыми доверительными отношениями ребёнок к матери, в основном к матери. Поскольку она – конечно, центральная фигура для ребёнка в этом типе семьи.
Очень большой процент индифферентности и амбивалентности чувств детей. Индифферентность – это безразличие. «Ну, вот я не люблю и не ненавижу. Ну, не знаю… Ну, никак. Ну, так… Вообще никак». Вот эмоционально никак ребёнок не проявляется по отношению к матери, к близким, с кем он живёт. А амбивалентность – это противоречивость. «И люблю, и ненавижу одновременно свою маму».
Есть, конечно, методики. Мы их долго искали. Дети мне помогали эти методики адаптировать. Я брала методику американских авторов – «Игра в почту». Поскольку ребёнок, конечно же, не будет говорить о внутрисемейных отношениях. А поиграть в почтальона, который разносит разные письма эмоциональной окраски, он всегда с удовольствием даёт согласие. И вот в процессе этого оно всё выявлялось. Целая батарея, конечно, была всяких таких игровых диагностических методик.
Но смотрите, положительное отношение к новому родителю 25 процентов детей выражает. Сразу. Хотя мы опрашивали воспитателей в дошкольных группах, старшего дошкольного возраста. 80 процентов сказали, что отношение у ребёнка положительное на приход нового родителя. 80 процентов. Это очень большой… Ну, как бы по её наблюдениям. Но это довольно скрытая, конечно, картинка, и глубина переживаний сразу может не открыться. Даже в общении с дошкольником. Тут действительно нужны специальные, целенаправленные, диагностические такие исследования. И тогда можно только узнать истинную картину травмированности или нетравмированности души ребёнка.

Мальчики – конечно, они выше оценивают статус мужчины в семье. Но это нормально. Иначе мальчику вообще трудно выжить и состояться как мужчине. Да? Потому что для девочки всё-таки есть возможность всё время идентифицироваться с матерью, она менее травмируется и менее болезненно может выражать свою потребность иметь обоих родителей, иметь и маму, и папу. Потому что она близка эмоционально, ну, чаще всего, с мамой со своей. А у мальчика нет такого источника идентификации. Особенно если мальчик уже после 4-летнего возраста. У него активное начинается, поло-ролевое, гендерное определение, и он ищет контакта с себе подобными, мужского пола. И если у него есть ощущение, что он отвергнут именно мужчиной, то тут, конечно, большая травма. То есть тут 64 – у мальчиков по сравнению с 48 процентами у девочек. 
Почти 60 процентов детей связывают самые сильные чувства – «Этого человека я люблю. Этот человек меня любит. Об этом человеке я всегда скучаю. Этот человек всегда обо мне скучает. Чмок-чмок-чмок и сю-сю-сю». Вот такой член семьи. У детей, живущих в ситуации повторной брачности родителя бабушки и дедушки занимают часто лидирующее приоритетное место, приоритетную роль. И если есть сестра или брат. 59,3 процента таких детей. Потому что с мамой сложно, с новым папой – ещё непонятно. Родной папа – на дистанции и малодоступен. Бабушка и дедушка как наиболее сердобольные, если сестра и брат есть – это вообще замечательная ресурсная ситуация. Потому что они всегда поддерживают друг друга и всегда защищают друг друга от стрессовой ситуации. Они тут же рядом.
Иногда в это же число мы включили детей, для которых самые сильные позитивные чувства связывались с животным в доме. Ну, вообще с какой-то живностью. С рыбками в аквариуме, с кошкой, которая живёт в семье, с собакой, которая живёт в семье. Ну, это, конечно, ситуация такого стрессогенного характера – что это не человек – источник безопасности, а животное. Так, конечно, не должно быть для ребёнка. Так вообще ни для кого для нас не должно быть. Мы все живём в семье, и такой безопасной фигурой с детского возраста для нас, конечно, для каждого должен быть человек. Не важно, кто это: старшая сестра, старший брат, бабушка по отцовской, по материнской линии, мама или папа, или ещё тётя моя, которая тоже живёт… Но у всех должен быть такой объект, субъект безопасности. Кто являлся безопасной фигурой в нашем детстве? И если я не называю ни одной фигуры – ой, как же тяжело было выживать. Сколько же травм человек несёт в своей душе, иногда неосознанно, но которые мешают и мешают ему выстраивать нормальные отношения в социуме. Ну, вот в ситуации повторного брака это так. Поэтому отпускайте всегда к бабушкам и дедушкам своих детей. Это для них некая отдушина, такой глоток кислорода. Получил и опять вернулся в свою вновь созданную семью.

Ну, и есть такое наблюдение. В частности, у Гаврилова. Это наш психолог, специалист в МГУ работает. Что чем дольше мать и ребёнок жили в условиях семейной неполноты, тем болезненнее для ребёнка оказывается смещение внимания матери и к новому супругу, и потом, если родятся дети уже от повторного брака, тем он болезненнее всё время реагирует. «Ааа!» То есть ревность появляется. «А, вот ты её. А, вот ты его». И это сохраняется на всю жизнь, скажем так: и во взрослом возрасте, и всё время такое происходит. Но одно исследование, оно больше на эмпирике построено. Не думаю, что ему так вот уж очень можно верить. То есть исследований недостаточно.
Конечно, диагностическим инструментом являются детские рисунки. Вы и сами можете тоже сесть вечерком, налить чайку и сказать: «Слушай, давай с тобой нарисуем на тему «Моя семья и я». И каждый рисует. А потом смотрим и сравниваем».
Я вот прихватила несколько рисунков. И я вам их хочу показать просто в порядке такой очерёдности. И вот здесь я их кладу, и вы потом разделите их. Тут все дети рисуют «Моя семья и я». Тема одна. Но она очень разная. Вот такая вот «Моя семья и я». Вот такая вот «Моя семья и я».
Мужчина: А «Я» нет.
Арнаутова: Да, а «Я» нет. Дальше. Вот такая тоже «Моя семья и я». Да вот, это грибники пошли куда-то по дороге. Вот эти грибники. Там другая история. Он мне рассказывал. Тоже «Моя семья и я». Тоже вот «Моя семья и я». И вот это тоже «Моя семья и я». Вы как психологи какие бы рисунки считали нормой? Вы сейчас побудьте психологами.
Мужчина: Последний.
Арнаутова: Последний один? Вот этот?
Мужчина: Да. 
Арнаутова: И всё.
Мужчина: Нет, там ещё был предыдущий.
Арнаутова: А, и предыдущий. Вот эти два бы вы считали нормой, а остальные все – за пределами нормы? Да? Почему эти?
 Мужчина: Потому что людей много. 
Арнаутова: Много людей. Есть взрослые и дети. Да. Все члены семьи. Собака – тоже член семьи. И какой-то оптимизм. Чувствуете? Какая-то динамика. Да? Что-то такое объединяющее, что-то клокочущее, жизнь есть. Даже вот в этих головоногах. Это четырёхлетка Андрюша рисовал. Он ещё даже не умеет фигуру человека рисовать. Хотя это диагностический инструмент о готовности ребёнка к школе. У него ещё этого нет. Но всё равно – какая динамика, какая хорошая дружная семья. Да? И если сравнить с этим рисунком – где эта динамика? Куда она делать? Что здесь? Здесь есть папа, мама и бабушка. Вот ребёнок когда рассказывает – папа, мама и бабушка. Самого ребёнка нет. практически детей на рисунке бывает очень мало. Он может животное, рыбку какую-нибудь нарисовать, цветочек, горшочек на окне. Здесь есть супружеская пара. Вот ребёнок смотрит на них, радуется.
Мужчина: Но ребёнок не ассоциирует себя в этой паре.
Арнаутова: Ну, вот он себя не нарисовал. Можно с ним, конечно, разговаривать. То есть вот это, скажем, типичные для травматичного опыта жизни ребёнка в семье, основанной на повторном браке родителя (неважно, отца или матери). Это вот довольно типичный рисунок, показывающий степень и глубину какого-то переживания и отсутствие своего места в этой семье. Оно, возможно, появится. Если какую-то корректировку, если родителям больше немножко увидеть, осмыслить это, осознать и начать что-тол для этого делать, то могут позитивные вещи происходить, и ребёнок может найти себе какое-то местечко. Но для этого родителям, конечно, нужно увидеть, что ребёнок пока себя не видит в структуре этой семьи. Или он как-то раздел проводит – я и семья. Или иногда, если у него есть братишка от другого брака матери, то они вместе чем-то заняты. То есть это довольно диагностичный инструмент.
И известная вам тоже пословица, как слайд назван: «Много ума, надо разума в головушку. Как воспитывать сердечных чужих детушек». Есть в кинематографе несколько фильмов (один, по-моему, с Татьяной Дорониной), где актёр играет и пытается показать всю красоту и все проблемы, трудности адаптации в этой роли.
Мужчина: «Мама вышла замуж».
Арнаутова: Да, «Мама вышла замуж». Очень старый-престарый фильм с Ефремовым. То есть можно назвать какие-то фильмы. Это всё здорово и хорошо. Иностранцы иногда прям целую батарею таких фильмов и специально дают родителям, имеющим такой опыт, смотреть, смотреть, смотреть, как-то рефлексировать, обсуждать, дискутировать об этом, чтобы как-то будоражить эти чувства и смотреть разные позиции детей, их разные истории адаптации в этой семье, находить и видеть своими собственными глазами причины этих преград, этих препятствий и физического, и психологического, эмоционального плана 
И что, как говорится, растворяет всевозможные препятствия – это, конечно, готовность новой родительской пары к согласованному взаимодействию. Это, конечно, в априори — доверие воспитательным умениям друг друга. В априори, изначально ты – хорошая мать, ты – тоже хороший воспитатель. Мы оба – хорошие воспитатели. Мы можем допускать ошибки, но мы их способны видеть и исправлять. Любая ошибка хороша исправлением. Всё, извинился и двинулся дальше. И никакой драмы, никакой трагедии.
Какой тут мы комплекс каких-то советов, рекомендаций… Не обязательно их принимать. Но, тем не менее, какую-то конкретику озвучить, сказать, чтобы можно было как-то поразмышлять, что мне подходит, что не подходит. Потому что палитра даже этого типа семьи очень разная. История создания такой семьи разная. По темпераменту, по характеру своему мы тоже все разные. И для всех какие-то универсальные рекомендации – их просто не существует. Есть какие-то важные акценты, которые важно тоже взять и рассмотреть уже в личном порядке. Мать часто оказывается в таком эмоциональном захватывающем состоянии, находясь в выстраивании новых отношений супружества, оказывается не всегда способной увидеть переживания, область переживаний своего ребёнка и понять их причину. Ну, и склонна отрицать. «Да нет, не выдумывай ты, мама, — говорит она бабушке ребёнка. – Да нет, это ты всё выдумываешь. Это всё не так». То есть как бы брать во внимание эту нашу поглощённость, эту влюблённость. Это всё настолько естественно и нормально, но оно как-то может немножко отодвинуть зоркое видение истинных переживаний ребёнка. Это тоже нормально – ему переживать. Просто ребёнку важно знать, что родитель знает о его переживаниях, разделяет их, принимает и поддерживает его в этих переживаниях.

Бывают ситуации, когда дети дошкольного возраста могут проживать какое-то время за пределами этой вновь образовавшейся семьи. Сколько мы таких экспериментальных наблюдений лонгитюдных ни проводили, ни рассматривали, надо сказать, что это всегда не на пользу ребёнку. Мать как бы размышляет, что вот «пока у нас тут всё стабилизируется, пока мы тут устраиваемся, гнёздышко тут вьём, пусть он там, у мамы моей, у бабушки с дедушкой побудет». Но жизнь показывает, что ребёнку лучше тут же вариться, вместе адаптироваться, одновременно, шагая в эту новую семейную идиллию, принимая эти все трудности, обсуждая их, проговаривая, сочувствуя и поддерживая друг друга, проживая этот весь период вместе. Вот когда уже всё выстроилось и всё, вроде бы, заземлились все, нашли своё место, тогда можно отправиться и к бабушке пожить. А у нас почему-то в жизненной практике наоборот.
Это третий пункт тоже к этому же относится. Это называется – действительно покинуть эмоционально ребёнка. «Ну, ты там пока поживи. Ну, ты там пока побудь. Вот сейчас я всё это выстрою, и мы тебя в этот праздник тогда пригласим». Ну, вот лонгитюд, отсроченность показывается, что травма остаётся, и человек потом с этой травмой вынужден жить всю жизнь и как-то её рубцевать, рубцевать. Но рубцевать её нужно, обязательно нужно. Поскольку мать – это всё-таки центральная фигура для ребёнка любого возраста в ситуации нового замужества, нового брака и нового создания семьи. Не важно, зарегистрирована или просто семья, и так далее. Это для ребёнка совершенно неважно. Он не смотрит в наши паспорта.
Продолжение: Чужих детей не бывает. Часть 2.